19 ноября исполнилось бы 75 лет единственному в мире Львовскому политучилищу.
Наше Львовское высшее военно-политическое училище подобно было Атлантиде: невесть почему именно во Львове оно появилось и так же загадочно потом исчезло в постперестроечных бардаке и смуте. Нет, конечно, в пыльных архивах Генерального штаба ВС РФ, наверняка, есть в какой-то папке, а может, теперь уже и в электронных запасниках на точном военном языке сформулированная биография ЛВВПУ с конкретными датами и красноречивыми цифрами. Но я те запасники ворошить не собираюсь. Лучше загляну в свою стареющую душу и с годами уже ветшающую память…
Тем более что для меня, как и для многих моих однокашников, ЛВВПУ – давно уже легенда. Порой, самому даже не верится, что ровно сорок пять лет назад летел в прямом и переносном смысле из седого Самарканда в тоже далеко уже не молодой Львов, чтобы поступить на факультет журналистики Львовского политучилища.
Сразу за проходной бурлила по всем направлениям шизанутая абитуриентская жизнь, питающаяся исключительно слухами – один страшнее другого. Конкурс – под 30 человек на место. Отчисляют поэтому пачками, и – за малейшую провинность. Всем миром здесь правит отнюдь не начальник училища генерал-майор Иван Липенцев, а великий и страшный полковник Константин Непейвода. Этот может отчислить абитуриента за один угрюмый взгляд, брошенный исподлобья.
С конкурсом вышла неточность – 27 человек на место. С Непейводой же всё вообще оказалось ровно не так. Более мудрого и человечного военного педагога за всю свою тридцатидвухлетнюю армейскую жизнь я и не встречал. Вот как о нём написал мой друг, доверенное лицо Путина, полковник Виктор Баранец:
«Многие курсанты боялись невероятно строгого зама начальника училища. Но страх этот на поверку оказывался уважением порядочности полковника, имя которого добрым словом поминалось потом в сотнях гарнизонов почти четырехмиллионнной армии – везде, где помнили Непейводу. Буквально каждое его появление на территории училища превращалось в трагикомическую легенду.
…Я стоял дневальным по факультету в ночь с 6 на 7 ноября 1967 года. Многочасовое торчание у тумбочки – нешуточная нагрузка для ног. Среди ночи я сначала присел на теплую батарею, а затем душа не устояла перед соблазном прилечь на гладильный стол, обитый мягким сукном…
Я был в глубоком сонном забытье, когда кто-то властно тронул меня за плечо, и я услышал голос, который мгновенно привел меня в чувство:
– Товарищ курсант! Горячо и сердечно поздравляю вас с большим всенародным праздником – очередной годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции и объявляю десять суток ареста за то, что вы халатно охраняете завоевания этой революции».
Львовское политучилище, конечно, было не Вестпойнтом – символом военной элитарности США. Однако на фоне остальных ста сорока семи военно-учебных заведений бывших Советской армии и Военно-морского флота оно не просто выгодно отличалось, а было на несколько порядков выше, сильнее, престижнее, как вам будет угодно, всех прочих военных вузов. Понимаю прекрасно, что подобное утверждение может вызвать большое недоумение у военного люда. Ведь каждый военный любит свою alma mater, считает её лучшей, и это закономерно. Но, мужики-однополчане по боевому строю, в данном случае во мне говорит не просто квасной курсантский патриотизм, хотя не молчит — точно. Дело в том, что после училища я еще закончил Военно-политическую академию имени товарища В.И. Ленина, тоже не самый последний и хилый вуз Советского Союза. Однако назвать её лучшей даже среди родственных заведений язык как-то не поворачивается… При всем моём к ней уважении.
Далее, почти пять лет привелось мне поработать в отделе вузов «Красной звезды». Объездил я несколько десятков военных учебных заведений и воочию убедился: ни одно из них даже близко не могло стоять рядом с нашим Львовским политучилищем. Причин тому много, но есть несколько определяющих.
Главная заключалась в том, что долгие годы в ЛВВПУ принципиально не принимали выпускников школ-десятилеток, юношей, не послуживших хотя бы полгода в армии или на флоте. Собственно, когда этот запрет был снят, училище тут же перестало отличаться от остальных политкузниц.
Оно, может быть, не стало худшим, но лучшим перестало быть — определенно. Всё-таки, что ни говори, а срочная служба – такой экзамен, который не заменишь никаким тестированием и прочими прогрессивными хитростями при отборе кандидатов. Хотя, разумеется, бывают всякие исключения, но не о них же речь.
Во-вторых, в наше училище в основном принимали если не одаренных, то уж, во всяком случае, в чем-то способных юношей. На журналистику, к примеру, нельзя было поступить, не имея публикаций не ниже, чем в областной, окружной, республиканской печати. Заметки из заводских многотиражек и дивизионок брались в расчёт только в исключительно редких случаях, когда солдат, скажем, прослужил два и больше года в войсках или абитуриент столько же проработал на производстве. На параллельный факультет культпросветработы тоже нельзя было поступить с одним только желанием там учиться. Требовалась хоть какая-нибудь творческая способность – умение, скажем, играть на гитаре, скрипке, аккордеоне, балалайке, петь, плясать, рисовать. Одним словом, просто так попасть в ЛВВПУ, даже по большой протекции, но не имея за душой хотя бы намёка на призвание, было чрезвычайно трудно, если вообще возможно. Это обстоятельство сильно раздражало крупнозвёздных и высокономенклатурных родителей, которые всё могли купить своим чадам, кроме способностей…
В-третьих, наше Львовское политучилище было единственным в мире и на все времена.
Более ни одна другая страна, кроме Советского Союза, не могла себе позволить специально готовить военных журналистов и культпросветработников с высшим образованием.
Хотя мы и называли своих побратимов с другого факультета «балалаечниками», а они нас – «бумагомараками». Сия бытовая приземлённость никак не перечёркивает базовой мудрости того, исчезнувшего, как и наше училище, государства, думающего о великой силе влияния печатного слова на святую единицу всякой войны – солдата, и о том, что «после боя сердце просит музыки вдвойне».
Целиком и полностью я разделяю мнение Ричарда Олдингтона, сказавшего однажды: «Ничему тому, что важно в жизни знать, научить нельзя. Все, что может учитель – указать дорожку ученику». Так вот нам, курсантам ЛВВПУ, указывали эту самую дорожку в основном учителя-фронтовики. Всю войну прошли начальники училища (при мне) – Липенцев и Новиков, все их четыре заместителя – Непейвода, Журавлев, Корнеев, Пономаренко, подавляющее большинство начальников кафедр, педагогов и командиров – Домодыко, Титаков, Шендрик, Беджанян, Логинов, Литвиненко, Варченко, Кирпич, Светоч, Хрущев, Садовский, Манюков, Шелест, Зименко, Мухачев, Ульянов, Александров, Токарь, Ужегов, Бородюк, Бугаец, Краснокутский, Мосин, Антощенко, Янов. Не воевали, но войной были опалены Кузнецов, Орлов, Керн, Скотников, Судейкин, Андросова, Борисова, Осмоловский, Цивин. А скольких я ещё запамятовал…
Из училищных времен запомнился коренастый, с седоватой копной густых волос, всегда спокойный и уравновешенный подполковник Иван Иванович Ревков. Герой Советского Союза, почётный житель Севастополя, он не любил распространяться о своих подвигах в Отечественную даже по принуждению начальников. Но на танковом деле был чуток чокнутым, в хорошем смысле слова. И мы, шалопаи, этим обычно пользовались. Не зная существа вопроса, интересовались у Ивана Ивановича: а почему это такой тяжелый танк запросто проходит по болоту, в то время как легкий конь в нём тонет? Влюблённый в бронемашины, «очеловечивающий» их Ревков с удовольствием и обстоятельно отвечал. А получилось так, что и нас своей любовью заряжал. Группы, которыми руководил Герой Советского Союза, всегда сдавали зачёты и экзамены по танковому делу с первого захода.
Наконец, ещё одна причина престижности нашего военного вуза, его популярности и веса в войсках заключалась в постоянном и умелом поддержании всем профессорско-преподавательским коллективом и командным составом творческого микроклимата в училище. Понимаю, что сказано несколько казённо и неуклюже.
Однако, несмотря на мощнейший идеологический прессинг, на засилье в учебном процессе таких дисциплин, как марксистско-ленинская философия и политэкономия, история КПСС, научный коммунизм и партийно-политическая работа, – всё-таки творческое начало в нашей учебе существенно превалировало.
Наблюдалась поистине парадоксальная ситуация, почти невозможная ни в одном другом военном вузе тех времён, кроме нашего: ты мог учиться ни шатко ни валко (в отношении всех без исключения дисциплин), но преуспевать в профессиональной, профилирующей – и быть преуспевающим в целом.
Конопатый Вася Ткачёв (живет сейчас в Белоруссии, в Гомеле, и сочиняет рассказы, пьесы на родном языке) за четыре года обучения не видел в своей зачётке ни единой пятёрки, имел лишь несколько четверок, остальные – «государственные» тройки, но считался среди нас самым перспективным военным журналистом. Ещё бы: он регулярно писал во многие военные газеты, публиковал там кучу рассказов, выпустил несколько книжек у себя на родине, в «Бульбондии», как мы её ласково величали.
Точно так же на факультете КПР курсант мог хорошо петь и не очень утруждать себя «военно-сапожными» дисциплинами. Полагаю, неслучайно одна из лучших за всю историю существования КВНа «гусарская» команда вышла именно из стен нашего Львовского политического училища, а бессменный её «поручик Ржевский» – бывший офицер Валерий Закутский в настоящее время – один из лучших в стране шоуменов, популярный артист, защитивший, кстати, диссертацию на тему: «Организация и проведение культурно-массовых программ и подготовка специалистов смежных специальностей».
Что касается нашего факультета журналистики, то среди нас только ленивый не писал стихов, рассказов, повестей. Очень многие при этом их публиковали. Заметки, репортажи, очерки и статьи большинство из нас печатало в различных изданиях все четыре года. Когда у нас иссякали темы из-за перманентных ограничений с увольнением в город, мы писали друг о друге зарисовки и посылали их в областные газеты по месту рождения героя.
Большинство армейских хохм, многие из которых давно уже стали крылатыми, прочно войдя в военную былинность, если и не придуманы курсантами Львовского политучилища, то уж точно собраны и обработаны ими. Поистине политработники-львовяне заложили блестящие образцы армейской лингвистики, которую демонстрировал командирский юмор с его фирменной грубоватинкой. («Я не понимаю, товарищи курсанты, ну, сколько можно пить? Ну, выпил одну бутылку, вторую, третью, наконец, литр, два. Но зачем же напиваться как свинья?». «А вы, товарищи курсанты, не очень-то умничайте. В жизни всё не так, как на самом деле». «Я ещё не знаю, как должно быть, но вы, товарищ курсант, делаете совершенно неправильно!»).
На наши училищные вечера отдыха всегда пыталось попасть такое количество девушек из-за забора, что их регулированием занималась специальная гарнизонная комендантская служба. В любых мероприятиях общегородского масштаба, будь то спортивные соревнования, КВНы или тематические олимпиады – курсанты Львовского политучилища никогда не знали себе равных. Никогда! Притом что учебных заведений в городе насчитывалось несколько десятков, и был там даже Западный научный центр АН УССР. Но именно у нас преподавали лучшие педагоги города и области. Не в последнюю очередь, наверное, и потому, что в этом военном заведении им больше платили, чем в других вузах. Во всяком случае, на наших кафедрах было пять докторов наук и тридцать семь кандидатов.
Да и сам город Львов воспитывал наши юные курсантские души. Представь себе, читатель: тринадцать музеев в областном центре! Плюс четырнадцатый — сама архитектура города, которая ведь ничуть не уступает ни Берну, ни Риму, ни Мадриду, ни даже Парижу.
Надо было обладать кожей гиппопотама и мозгами петуха, чтобы не впитать в себя хотя бы некоторые крупицы львовской самобытной культуры. Что касается автора этих строк, то мне попросту в этом смысле повезло. Со второго курса нас начали активно привлекать к тому, что называлось партийно-политической работой среди местного населения. По утверждённым политуправлением Прикарпатского округа планам мы выступали опять же с утвержденными лекциями на предприятиях и в учреждениях. Поскольку я хорошо владел украинским, меня направили в «рассадник национализма», местный драматический театр имени Марии Заньковецкой. И с тех пор я на всю жизнь полюбил театр. И моими друзьями тоже на всю жизнь стали Б. Ступка, В. Розстальный, Л. Кадырова, В. Глухой, С. Данченко, М. Киприян – известные всей Украине деятели театра. Во Львове, к слову, насчитывалось аж шесть театров! Плюс цирк, филармония, собор с органом, хоровая капелла, консерватория с оперной студией, музыкальное училище, хореографическая школа и свыше десятка народных театров! Столько единиц культуры на душу населения не имел более ни один другой город СССР, включая и Москву.
…Странное дело, но когда сейчас встречаюсь с однокашниками по училищу, и мы вместе вспоминаем заполошные курсантские будни – былые невзгоды и даже злоключения видятся мне в свете какой-то непонятной ностальгической дымки, и думаю, вспоминаю о них совсем-совсем беззлобно. Хотя известно: чем хуже становится память, тем лучше помнишь старые обиды. И, тем не менее, видит Бог, я не лукавлю. И, если бы снова начать, я бы выбрал совсем иную жизнь, а вот львовские курсантские годы непременно оставил бы нетронутыми. Ведь они были совершенно счастливыми моими годами. Самое полное и безраздельное ощущение собственной молодости падает именно на это благодатное время. Казалось, что всё сумею, всё смогу, а впереди – только радостные надежды. Родители мои были в расцвете сил. От девушек отбоя не знал, а на турнике запросто крутил солнце, и не было такого вида спорта, чтобы я не достигал в нем хоть каких-то успехов. И сто пар придирчивых глаз профессионально и зорко следили за тем, чтобы я был всегда сыт, обут, как следует одет и ещё прилично постигал профессию, которую я и без того любил. При всём этом отлично ведь помню, как негодовал, как зло и ненавистно думал о дуболомности армейских порядков. А всё это оказалось ерундой и суетой всяческой!
Традиционно все вузы измеряют свою историю и свои достижения теми выпускниками, которые добились каких-то значимых успехов. У военных учебных заведений едва ли не главенствующий критерий – число генералов-выпускников. Такая мерка для ЛВВПУ не годится. Хотя бы потому, что в военной журналистике и культпросветработе во времена Советского Союза генеральских должностей было в два раза меньше, чем пальцев на одной руке.
Зато мой однокашник Владимир Чупахин возглавлял в своё время газету «Красная звезда», а Виктор Якимов – Театр Советской армии и даже стал генералом. Выше выпускнику ЛВВПУ шагать по служебной лестнице было некуда.
Разве что менять профессию. Как это сделал Андрей Крайний. И в ранге министра РФ возглавлял Росрыболовство.
В других республиках СНГ больше полусотни министров, депутатов и крупных бизнесменов, писателей – выпускников ЛВВПУ. А Цахиагийн Элбэгдорж вообще стал президентом Монголии. Кстати, наши «львовяне» есть ещё в Болгарии, Чехии и Словакии, Эфиопии… Всего в 22 странах мира. Но чего они там добились – не ведаю. Зато знаю совершенно точно, что в безвестности выпускники ЛВВПУ, определённо, не прозябают. Серых мышек, невзрачных специалистов Львовское политучилище никогда не выпускало – не та закваска.
…Некоторое время назад позвонил во Львов своему бывшему начальнику курса майору Керну. Он начал говорить и вдруг заплакал. Понимаю, как ему там нелегко. Потом он преодолел себя и спросил: «А ты как там, в белокаменной? Будете отмечать 75-летие нашего Львовского политучилища?».
Всенепременно, дорогой Альберт Анатольевич, отметим! Соберёмся, как всегда на площади возле Театра Российской армии. Нас поздравит с юбилейной датой бывший начальник ЛВВПУ генерал-лейтенант Олег Золотарёв. Мы грянем два коротких, третье длинное «Ура!» и разойдёмся по курсам, чтобы выпить по чарке за «родное, славное, с такими замечательными традициями» Львовское высшее военно-политическое училище. За нашу, теперь уже вечную легенду!
Михаил Захарчук
Источник: stoletie.ru
